Никто не знает, откуда ко мне пришла моя Ия. Она хлынула наводнением и треснули окна. Такой животной жажды жизни я не встречала ни в ком. Она не красива, но неотразима: раскосыми азиатскими глазами смотрит прямо в сердце через зрачок, берёт меня за руку и говорит: «Уйдём!» И я иду, и грохочет музыка, нервно мерцает свет, люди прыгают. Она ведёт меня сквозь эту толпу танцующих, пьяных, чужих людей, и оглядывается, проверяя, что я продолжаюсь за своей рукой, и как только мы перешагиваем порог, говорит: «Бежим!» И я бегу, и мы бежим, роняя банку, сшибая коробку, спотыкаясь о люк — от нас шарахаются прохожие, и мелькают огни, огни, и она смеётся, и мы выбегаем на проезжую часть. Нам сигналят, кричат — мы несёмся по разделительной полосе за руки, я хохочу — мне не страшно, я точно знаю: с нами никогда ничего не случится.

Никто не знает, откуда ко мне пришла моя Ия. Она спросила: «Я поживу у тебя?» «Конечно!» Мне шёл 22-й год, я только что уехала из маленького города в большой, ей — 23. Мы просыпались в 11:45 в обнимку, прыгали на кровати, готовили, ели, открывали окна, танцевали в трусах. Мы всегда веселились, никогда не грустили. Она спросила: «А можно придёт мой парень?» «Конечно!» «Я сказала ему, что живу у сестры, её зовут Алсу. Можно ты будешь Алсу, моей сестрой?» «Конечно!»

Я открыла дверь. Он стоял на пороге. Она бросилась ему на шею. Я смотрела на него, он на меня, она висела. Я поняла это сразу: ВСЕ ПРОПАЛО, всё пропало, нам конец.

Она показывала ему мой фотоальбом, который взяла на полке и когда-то успела вложить в него несколько своих фотографий. Это было круче любого кино, театра, полная импровизация: «Алсу, а помнишь дядю Рашида?» — и Ия рассказывает смешную историю про дядю, которого у нас нет, про наше общее детство, которого у нас не было, про наш общий дом. Я слушаю её как заворожённая, и тут понимаю: она не играет. Она ВЕРИТ в то, что выдумывает — и он тоже верит ей, и я тоже верю.

Он остался жить с нами. Она спала между, обнимая то меня, то его. Когда она утыкалась носом в его плечо, он смотрел на меня, а я на него. Иногда он не приезжал, и она уходила в ночь. Я скучала, я волновалась. Он писал мне sms:

— Почему она не отвечает?

— Она спит, — врала я, поглаживая пустую кровать.

— Разбуди её?

— Нет.

Я писала ей sms:

— Позвони ему, он любит тебя.

Она возвращалась под утро.

— Алсу, — спросил он меня однажды. — Почему ты не запрещаешь ей курить? Ты же понимаешь, что ей нельзя? Она же беременна.

Ни один мускул не дрогнул на моём лице, я отвечала:

— Ей невозможно ничего запретить.

Как только он вышел, я зашипела:

— Ты беременна?!

— Нет. Это чтобы он на мне женился.

Радмила Хакова

Подпишитесь и получайтелучшие истории недели

Она выдумывала всё, чаще безо всякой нужды, а теперь и вот так: врача, больницу, потерянный снимок узи, всё в подробностях, какая там рыбка у неё в животе, и как бьётся сердечко. Он настаивал, чтобы они пошли снова и вместе, она отрезала:

— Пока мы не женаты, в больницу пойду только с Алсу.

Я подняла на неё лицо. Это было слишком. Всё зашло далеко. Она умоляла меня соврать «в последний раз!», что я с ней сходила, что всё подтвердилось, что будет ребёнок. Она говорила:

— Он женится на мне, и мы уедем, и всё кончится. Пожалуйста, сделай это ради меня — в последний раз!

Я не знаю, почему согласилась.

В эту ночь он снова мне написал:

— Почему она не отвечает?

— Она спит, — врала я, поглаживая пустую кровать.

— Тогда открой мне дверь, — ответил он.

Душа моя скатилась в пятки, дрожали руки, я набирала её номер, она не брала трубку. Я писала: «Срочно домой». Отправить — ок. Я писала: «Он здесь». Отправить? Он держал нажатым дверной звонок. Отмена.

Я открыла дверь. Он смотрел на меня, я смотрела на него.

Он спросил:

— Я войду?

— Её нет дома, Максим, — сказала я не своим голосом.

— Я знаю, — ответил он, разуваясь.

Мы сели за стол. Он сказал:

— Рассказывай.

— Нет. Будем ждать её.

— Не хочешь рассказывать? Тогда я тебе расскажу, послушай. Сегодня у меня был хороший день: получилась, наконец, та сделка. Мы поехали в сауну, чтобы закрепить это, как бывает. Там, конечно, выпили, и парни решили снять девочек.

Он расстегнул портфель и достал из него журнал, положил передо мной. Я открыла его и увидела Ию. Она стояла на каблуках и в трусах, она не улыбалась. Был указан номер её телефона и настоящее имя.

— Меня зовут не Алсу, — сказала я. — Я ей не сестра. Она не беременна.

Ия приехала в пять утра, всё поняла как только увидела его туфли в прихожей. Бросилась в ноги, рыдала, он поволок её в спальню, они ругались (она). Потом он вернулся на кухню, сел рядом со мной. С минуту мы сидели молча. Рыдания в спальне стихли.

— Нож, — сказала я. Он не понял, я уточнила. — На подоконнике в спальне канцелярский нож. Она там режет вены.

Он вскочил, и через мгновение уже тащил её в ванну, она билась, кровь хлестала. Он усадил её между стиральной машиной и душевой кабиной, поднял руку вверх и затянул полотенцем. Я подошла к ней, села на пол, сказала:

— Ты можешь бросить всё прямо сейчас. У меня есть деньги. Я куплю тебе билет домой, на поезд. Мы вместе поедем на вокзал.

Она говорила, глядя мне прямо в глаза:

— Он мой, я беременна, не забирай его у меня, пожалуйста.

Я ответила:

— Всё кончилось.

Ию увезли на скорой в психиатрическую больницу. Врачи настаивали, чтобы кто-то поехал с ней, и мы решили, что поедет он. В дверях она кричала: «Ты моя сестра, ты увела его у меня, а я жду ребёнка!» Я понимала, что она верит в то, что говорит.

Он вернулся через час. Мы прожили вместе три года.